Ее творец хотел одного – передать сексуальную привлекательность женщины. У нее огромные отвисшие груди, торчащий живот, половые органы увеличены, чтобы их не скрывали очень толстые ляжки. Чертам лица, рукам, плечам, лодыжкам, ступням либо не уделяется никакого внимания, либо они уменьшены, не отвлекая от половых атрибутов.
Другие фигурки и орнаментальные рисунки с изображением женщин, обнаруженные впоследствии и принадлежащие в целом к тому же периоду, что и «Венера Виллендорфская», демонстрируют тот же пристальный интерес к полу.
У «Венеры Брассемпуи», найденной в пещере на юге Франции, очень широкая талия и гигантские груди. На теле видны шрамы – первые свидетельства о татуировках и прорезях, всегда считавшихся сексуально привлекательными.
В Германии найден орнамент того же периода, где рисовальщик изобразил один живот, явно сочтя несущественными лицо, руки, ноги и даже грудь.
Конечно, мужской взгляд на женщину, представленный этими изображениями, груб. Возможно, на заре существования человечества влюбленный думал только о женском производительном потенциале.
Крупным планом он изображал органы не ради их сексуальной привлекательности, а потому, что по ним прокладывает себе путь новорожденный, хотя связь между зачатием и рождением еще туманно вырисовывалась в его сознании. Огромные бедра означали силу, широкий таз – способность вынашивать крупных младенцев, гигантская грудь – изобилие молока для кормления малышей.
Примитивная грубость царила тысячи лет, но ведь это всего только миг, поэтому можно сказать, что мужчины быстро начали ценить женскую красоту.
В конце ледникового периода мужчина нарисовал на стенах пещер в Испании фигурки, имеющие очертания и силуэт девушек, которые и сегодня многим вскружили бы голову.
«Красотка» этой пещеры высокая, гибкая, грациозная. Она одета. Ее одеяние свидетельствует как о стремлении приукраситься, так и о практической цели защиты от холода. Она танцует, держа в руках оружие. Волосы зачесаны наверх.
Пещерная женщина стала компаньоном, приятным и в то же время полезным. Она совокуплялась с мужчиной и рожала детей. Возможно, Венера из Виллендорфа никогда не знала поцелуя мужчины, но «Диана» из пещеры в Вальторте, безусловно, была знакома с типом любви, известным сегодня ее потомкам.
Когда девушка XX века шепчет слишком настойчивому городскому клерку: «Ах ты, неандерталец!» – она, сама того не зная, очень точно определяет его поведение.
Западный мужчина охотно утверждает – или притворяется, будто так думает, – что любовь между мужчиной и женщиной бывает двух типов. Первый – «высокое безумство», идолопоклонство, – он удостаивает названия «любовь». Второй практикуют почти все мужчины, но впоследствии переживают некий комплекс вины, поэтому делают вид, что их это не слишком-то привлекает, даже если они очень увлечены этим делом! Во всех случаях, кроме собственного, это называется похотью.
Любовь, особенно освященная религией, поднимается все выше и выше, похоть опускается все ниже и ниже.
В итоге эти понятия утратили равнозначность. Любовь означает не только осязаемое сексуальное влечение мужчины к женщине, но и любовь к Богу, к литературе, к искусству, к родине, практически ко всему, не допускающему сексуального смысла, который был бы здесь отвратительным или абсурдным.
Точно так же понятие «похоть» никогда не применяется к физическому влечению между супругами, и влюбленный никогда не признается родителям своей возлюбленной, что испытывает к ней похоть. Невозможно испытывать похоть к познанию божественных истин, к покупке картин старых мастеров, к стихам.
Греки, которые многое делали лучше нас, и в том числе тоньше понимали язык, разделили любовь на два типа: «эрос» – физическая любовь, вызывающая не стыд, а гордость, и «агапе» – любовь духовная, свойственная благочестивым, матерям, патриотам и связанная со всеми культурными интересами.
Так как книгу о похоти почти никто не станет держать на домашней книжной полке, а книга о любви должна быть гораздо шире, чем я наметила, пожалуй, разумно заранее предупредить, что любовь, о многочисленных гранях которой здесь пойдет речь, – это греческий эрос.
Глава 2
ЛЮБОВЬ КАК РЕЛИГИОЗНЫЙ РИТУАЛ
Неспособность западной цивилизации разделять любовь на «эрос» и «агапе» не пошла на пользу никому, за исключением психиатров, содержателей заведений для душевнобольных и адвокатов, специализирующихся на бракоразводных процессах.
В христианскую эпоху существует и всегда существовало внутреннее убеждение в несовместимости секса с религиозностью и добром.
Вряд ли найдется другой такой женоненавистник, как святой Павел, который задал тон, неохотно признав, что мужчине «лучше жениться, чем сгореть» 2 . Но направленная против любви позиция зародилась в западном моральном кодексе гораздо раньше.
Библейская легенда сообщает, а очень многие религиозные люди верят в ее истинность, об изгнании из эдемских садов первых мужчины и женщины за то, что они стали любовниками. Женщина – прислужница Змея, разносчица всякого зла, разумеется сексуального.
В попытках силой привести человечество к недостижимому – отказу от физической любви, ограничиваясь духовной, – запреты на занятия любовью громоздились один на другой.
Прелаты бормотали о красоте брака, бросая довольно желчные взгляды на возвышающуюся в его центре двуспальную кровать, одновременно намекая, что монастырь гораздо лучше семейной спальни.
Понятие «безнравственность» имело лишь один смысл. Церковникам, по их собственному признанию, нравились новеллы про убийства и грабежи, но они требовали запретить рассказы о безусловно менее гнусном преступлении: внебрачной любви.
Легче всех прочих прощались грехи отравителям. Воровство, мошенничество, предательство, ревность, шантаж могли быть признаны либо преступлением, либо прегрешением. Они не заслуживали громких проклятий, неизбежных при сексуальной измене.
Разумеется, это мужская позиция в мужском мире. Справедливо сказано, что в среднем мужчина первые тридцать лет жизни посвящает соблазну женщин, а следующие тридцать старается не позволять этого другим мужчинам.
Тем временем женщины совершали почти невозможное, оставаясь желанными для мужчин и все-таки соблюдая строгие стандарты сексуальной добропорядочности!
Нашу цивилизацию планировали мужчины. Божество – мужского рода. Законы выдумали мужчины ради обеспечения превосходства мужчин. Экономика зиждется на мужских интересах. Условности, обычаи, табу защищают мужские привилегии и удерживают женщин на отведенном им месте.
Интересно прослеживать, как мужские старания облегчить интересы собственного пола пронизывают каждую грань общества. По отношению к своим любовным интересам и к их объекту мужчина на протяжении двух тысяч лет проводил двойственную политику, и весьма неудачно.
На Востоке отсутствовало царившее на Западе ощущение, что любовь по своей сути – необходимое зло, пока западная цивилизация силой не навязала или, скорее, не предложила его восточным народам в качестве якобы достойного образца для подражания.
Конечно, восточное превосходство богинь над богами и признание физической любви желанной целью не было безраздельно благостным.
Во-первых, это мешало мужчинам преследовать достойные практические цели обретения власти и богатства; во-вторых, повышенное внимание к женской привлекательности означало, что женщин считают скорее забавой, чем общественным или экономическим субъектом.
Они терпели все унижения, неизбежно выпадающие на долю живой игрушки. «Как прискорбно быть женщиной! Ничто на свете не ценят так дешево», – писал поэт Фу Цзянь в III в. до Рождества Христова.
Впрочем, нельзя объективно сказать, будто восточная женщина была или остается несчастнее своей западной сестры.
Кто больше наслаждается человеческим, в частности женским, счастьем – эмансипированная старая дева, заседающая в палате лордов, или индийская крестьянка, состарившаяся в сорок лет из-за недоедания и частых родов? Это спорный вопрос.
2
Первое послание к коринфянам святого апостола Павла, 7. 9.