Эта дочь герцога Кингстона влюбилась в мужчину, который был на пятнадцать лет старше, и бежала с ним с постоялого двора в деревне, куда ее отослали, чтоб она с ним не встречалась.

«Трепещу перед нашим деянием, – писала она в ночь перед замужеством. – Вы уверены, что полюбили меня навсегда? Мы действительно никогда не раскаемся? Страшусь и надеюсь!»

Леди Сару Леннокс, дочь герцога Ричмонда, считали подходящей невестой для Георга III. Но он женился на германской принцессе, а леди Сара стала женой сэра Чарльза Банбери. Ей было всего семнадцать, а муж всецело увлекался скачками. Через шесть лет она родила дочь от сэра Уильяма Гордона.

Герцог старался помешать леди Саре уйти жить к любовнику, но «она объявила ему, что решилась уйти к сэру Уильяму Гордону, хотя, разводясь с сэром Чарльзом Банбери, не собиралась выходить за него замуж, ибо, возможно, не вытерпит с ним и полугода из-за его дурного характера».

В конце века женщины наслаждались небывалой свободой. Они ездили за границу, играли в фараон, штурмовали палату лордов, когда во время дебатов по испанскому вопросу закрыли галереи, становились учеными и писательницами, принимались бунтовать против полной зависимости от Мужчины.

Трактаты о положении женщин всегда пользовались хорошим спросом у покупателей, но их писали мужчины. Теперь женщины впервые публиковали свои собственные взгляды.

«София – достойная личность», написав в 1739 г. трактат, озаглавленный «Женщины не хуже мужчин», поставила на титульной странице несколько строчек из пьесы Роу «Кающаяся красавица»:

Глава 9

ХАНЖЕСТВО И ПОХОТЬ

Наступление XIX в. было ознаменовано ликованием по поводу побед Британии на море и на суше. Но великие личности и характеры прошлого века один за другим самым прозаическим образом уходили со сцены своего триумфа.

Эмма Гамильтон, прекраснейший бриллиант среди красавиц XVIII в., умерла от водянки в мансарде в Кале, спившаяся, погрязшая в долгах.

Георг IV, которого многие, хоть и не все, называли «первым джентльменом Европы», скончался в Виндзоре. Рядом с сердцем на груди у него, разжиревшего и обрюзгшего, нашли миниатюрный портрет женщины, которую он любил больше всех.

Его морганатический брак с римской католичкой – фантастическая любовная история. Хотя миссис Фицгерберт так сильно любила его, что пожертвовала своей честью, позволив всем и каждому считать себя любовницей принца-регента, религиозные убеждения вынудили ее настаивать на свадебной церемонии, которая могла стоить ему трона.

Через два года «предшественник всех эстетов и отец хлыщей» Красавчик Браммел 43 , со своим перебитым носом и изысканными галстуками, умер во Франции в бедности, всеми забытый, душевнобольной.

Мир, который они олицетворяли, уже погиб. Он был кровавым, неистовым и филистерским, но также отличался красотой, очарованием, а зачастую спонтанным весельем. Всему этому предстояло исчезнуть на сто с лишним лет.

Любовь в XIX в. переживала трудные времена. Грандиозные потрясения, связанные с Французской революцией и наполеоновскими войнами, подорвали старые традиции и общественные условности. Аристократия лишилась превосходства, а вместе с ним и утонченности. Еще важнее было то, что она уступила свое положение единственного преуспевающего и богатого класса скучным, угрюмым людям, самостоятельно создававшим себе имя во время промышленной революции.

За новыми царями Мидасами с их царицами шла орда относительно преуспевающих представителей среднего класса, которые кичились новым положением, не совсем понимая, как им теперь надо себя вести.

Прошлое считалось старым, отжившим, дурным. Все должно было обновиться. А новизна эмоциональной жизни означала для этих людей переход к чрезмерной стыдливости. С одной стороны, женщин поднимали на высокий пьедестал, идеализировали, стараясь забыть о сексе, с другой – нормальные сексуальные желания мужчин не получали удовлетворения в их собственном общественном кругу.

Ухаживание приобретало усиленное значение. Мужчина подсознательно старался имитировать галантность средневековых трубадуров, добиваясь в итоге лишь косноязычной бессильной слащавости, женщина превращалась в невинную деву. Возникала пародия на любовь, которая не удовлетворяла обоих.

Мужчине следовало быть таким обходительным с девушкой из своего класса, что он вынужден был подавлять все физические желания. Девушке внушали, будто она бесплотное создание, каковым и останется, пока неким чудесным образом не произведет на свет детей.

Этот немыслимый романтизм отражен в романах того времени. Сестры Бронте, Диккенс, Троллоп, Теккерей запечатлели идеализированную любовь, предполагавшую полное воздержание, так что герой до свадьбы вполне мог быть евнухом.

Хотя героиня питала неподобающе сильные для леди чувства, она никогда себе не позволяла стать чем-то вроде подруги-утешительницы. Только негодяи склонялись к соблазну, только «пропащие» девушки занимались ужасающими делами, не подлежащими названию.

Блистательная литература того времени отражает мнимый идеал основной части населения Британии – от вольнодумца мастерового до принца-консорта. О бурях разочарования и неврозах, порожденных таким неестественным отношением к занятиям любовью, можно судить по биографиям самих писателей.

Несомненно, реальная ситуация в доме Бронте по мрачной трагичности превосходила все когда-либо написанное дочерьми священника из Хоуорта. Сексуальная жизнь Диккенса – неудачный брак при его страсти к покойной сестре жены; тайная, не приносившая удовлетворения связь с Элен Тернан; мучительные старания добиться любви девушки намного моложе него – была гораздо эмоциональнее, чем у его персонажей.

Под фундаментом терпеливо, старательно возводившейся викторианской доктрины скромности неизбежно возник порочный лабиринт похоти.

Было принято тщательно расставлять книги в библиотеке по половой принадлежности авторов; драпировать ножки рояля в гостиной чудовищными оборками; никогда не вывешивать для просушки нижнее белье там, где оно могло попасться на глаза несовершеннолетним. Однако горничная время от времени принимала у себя в пристройке явившегося с визитом хозяина дома.

Жены в супружеских спальнях в первую брачную ночь подвергались насилию и терпели такие выходки, о которых ни словом не упомянуто ни в одной книге «шокирующих французских писателей» того времени.

Настоящей болезнью викторианства, причиной, вынуждавшей мужчин обращаться за сексуальным удовлетворением к проституткам, было подавление чувств. Когда викторианский джентльмен вступал в сексуальные отношения со своей женой, она, а нередко и он, воздерживались от любых проявлений радости или удовлетворения.

Медики верили и утверждали, что «ни одна порядочная женщина не испытывает страсти». Доктор Уильям Актон объявил представление о сексуальных аппетитах женщины «гнусной клеветой». Поэты, идеалисты, ханжи были убеждены, что одни проститутки испытывают сексуальное желание и наслаждаются совокуплением.

В 1839 г. врач по имени Майкл Райан пришел к выводу, что от чрезмерной пылкости или желания женщины становятся стерильными, и добавил: «Хорошо известно, что для плодотворного соития необходима обходительность, спокойствие, тишина и секретность».

Наряду с похотью и порнографией, неизменно процветавшими в ханжеских семьях, разрасталась индустрия порока, в результате чего Лондон в середине XIX в. превратился, по выражению Весли 44 , «в самую жаркую постель похоти». При столь противоестественном разделении полов это было фактически неизбежно.

По английскому обычаю недостойную практику, расцветавшую, как ядовитый цветок, приписали заразе с континента, особенно из Франции. Даже если отчасти это справедливо, ученик – викторианский Лондон – вскоре, безусловно, превзошел учителей.